Марс, 1939 год - Страница 5

- Сегодня вы тоже были в поселке?

- Да, проверяла работу оранжерей. Мы, совместно с инженерной службой, внесли изменения. Теперь создан страховой запас кислорода, и случившееся больше не повторится.

- Значит, поселок скоро снова примет поселенцев?

- Скоро? Он уже заполнен. И, нет худа без добра, мы даже смогли повысить концентрацию кислорода в отсеках за счет усиленной подкормки лишайника. Так что адаптация поселян прошла практически безболезненно, и Свотра скоро выйдет на график добычи. Нас, я уже говорила, напрямую производство не касается, но все-таки... Невыполнение плана может дискредитировать нашу работу.

Шарову казалось, будто он уже месяц сидит в этом кабинетике, ведет бесконечные и безрезультатные разговоры, ни на пядь не приближающие его к цели. Болезненная адаптация, не иначе. Пора проситься на добычу русина, где много-много кислорода.

- Благодарю вас за сотрудничество. Вероятно, мне придется и в будущем прибегнуть к вашей помощи.

- Я всегда готова исполнить свой долг, - показалось ему, или действительно в голосе Орсеневой послышалось облегчение? Будто это имеет значение.

Он попрощался, вышел в первую комнату, комнату с микроскопами, как обозначил он ее для себя. Три лаборантки (если это были лаборантки) поспешно уткнулись в окуляры. У двери, на стуле, терпеливо ждал Зарядин. Похоже, его очень интересовали плакатики, развешенные по стенам лаборатории:

РУССКАЯ НАУКА ШАГАЕТ СТОЛБОВОЙ ДОРОГОЙ!

НЕРУССКАЯ ЮЛИТ КРИВЫМИ ТРОПАМИ!

ПРОСТОМУ, ЧИСТОМУ НАРОДУ - ПРОСТУЮ, ЧИСТУЮ НАУКУ!

Шаров опять подошел к окошку бокса, раздвинул кем-то сдвинутые шторки. Нет, видимость стала еще хуже, совсем запотело окошко. Легкие, значит.

- До свидания, сударыни, - сказал он громко. Те хором пробормотали что-то неразборчивое. Что ж, была без радости любовь...

- Куда теперь? - Зарядин, похоже, набрался бодрости в обществе дам. К товарищу директора по науке?

- А вы сумеете найти его? - Шаров с сомнением посмотрел на переходы Научного корпуса. Двери и номера не все имели, а чтобы табличку какую роскошь, излишество.

- Разумеется. Я в Алозорьевске каждую щель знаю, - санитарный ответственный, похоже, не хвастал. Просто искренне заблуждался.

- Сколько же человек работают в научном корпусе?

- Семьдесят четыре, - Зарядин ответил сразу, без запинки. Таблица умножения на пять.

- А в Алозорьевске?

- Постоянный штат - две тысячи четыреста человек. Ну, еще, конечно, люди из рабочих поселков бывают, поселенцы...

- И много их, рабочих поселков?

- Вот этого не скажу. Не мой уровень. Про десяток слышал, а сколько всего... Тысяч шесть, приблизительно.

Ладно, ограничимся пока шестью тысячами четырьмястами подозреваемыми. Минус единица. Лицо, называющее гибель людей замором, вне подозрений. Пока.

Магистр Семеняко оказался за дверью номер четырнадцать.

- Вот, видите, пакость какая, - он показал Шарову баночку. - Наши медики дали. Руки болят. Кожа трескается, и заживать не хочет.

- Правда? - Шаров внимательнее посмотрел на руки магистра. Не хватает еще лишай подцепить.

- Нет, это не заразно, - Семеняко перехватил взгляд капитана. Наверное, из-за контакта с металлами.

- Какими металлами? - Шарову стало неловко. Хорош, нечего сказать. А еще докторский сын.

- Моя тема. Естественное перемещение. Удивительный феномен, знаете. Вот уран, например. Исчезает невесть куда, а на его место, опять же невесть откуда, перемещается свинец. И это безо всяких генераторов, молний, тихо и незаметно.

- Очень интересно, - покривил душой Шаров.

- Энергия, безусловно, расходуется, но внутренняя. Добраться до нее, извлечь, заставить работать - задача, достойная русской науки,- Семеняко обернулся на портрет Ломоносова, висевший над столом.

- Насчет науки, - Шаров решил, что одной речи за день достаточно. Какие работы ведутся здесь, в Алозорьевске?

- В основном, прикладные, связанные с освоением. В перспективе, когда мы получим статус отделения Академии, сможем заняться и фундаментальными вопросами, но сейчас от нас ждут практической отдачи, быстрой и эффективной.

- А поподробнее?

- Прежде всего, лаборатория Орсеневой...

- Это я знаю, - поспешно вставил Шаров.

- Биохимическая лаборатория, самая большая, двадцать человек. Переработка органики, построение полузамкнутого цикла. Питание переселенцев - вопрос вопросов. Затем - механики. Разработка коммуникаций, транспортники. Группа астрономов - три человека. Метеорологи, геологи. Моя группа. В общем, решаем сугубо практические задачи. На создание вечного двигателя, беспроволочного телеграфа и прочих утопий не отвлекаемся.

- Вы все перечислили?

- Остается лаборатория директора. Там, действительно, теоретики. Наблюдение за полями перемещения и создание единой теории поля. Два человека.

- Вы как будто скептически относитесь к этой проблеме?

- Помилуйте, разве я смею? Я всего-навсего магистр, а Кирилл Петрович Леонидов - академик, десять лет провел в Кембридже.

- Но разве теория поля не признана лженаучной? - Шаров вспомнил университетские семинары. "Вещество, вещество, и еще раз вещество!", ломоносовский завет.

- Директор вправе сам выбирать себе тему, - дипломатично ответил Семеняко.

- Вы поддерживаете связь со своими коллегами?

- Ну... - было ясно, что Семеняко задет. Словно калеке в лицо сказали, что он калека. - Мы получаем литературу - журналы, монографии... Сами посылаем статьи, без подписи, но все же...

- А личное общение? Ваши сотрудники, вы сами бываете на симпозиумах, съездах?

- В силу специфики нашего учреждения в настоящее время персональное участие в такого рода мероприятиях считается нецелесообразным, бесцветным, невыразительным голосом ответил Семеняко, но глаза кричали: Ублюдок! Поганый, сволочной ублюдок!